С 1 января 2015 года документом, удостоверяющим личность гражданина
России, будет считаться пластиковая карта. Внутренний паспорт, однако,
не потеряет юридическую силу до 2025 года.
Соответствующие положения содержатся в законопроекте «Об основном
документе, удостоверяющем личность гражданина Российской Федерации», опубликованном
на сайте Минэкономразвития РФ в понедельник, 28 января. Разработчиком
документа является Федеральная миграционная служба (ФМС) России.
Электронная идентификационная карта будет содержать информацию о
персональных данных владельца, включая биометрические данные. Карта
будет выдаваться всем гражданам РФ, достигшим 14 лет и проживающим на
территории России. Срок ее действия составит десять лет.
При выдаче и замене карты гражданин будет обязан заплатить
государственную пошлину (ее размер в тексте законопроекта не указан).
Получить новую электронную карту можно будет при смене фамилии или
имени-отчества, сведений о дате или месте рождения, изменении пола,
значительном изменении внешности и износе или повреждении карты.
В пояснительной записке к законопроекту отмечается, что пластиковая
карта по сравнению с традиционным паспортом является «более практичным,
менее подверженным риску порчи документом». Сообщается, что введение
карт позволит снизить бумажный документооборот и сократит возможности
для мошенничества при совершении юридических действий и оказании
госуслуг.
После вступления закона в силу паспорт будет считаться действительным
документом, удостоверяющим личность, до тех пор, пока его владелец не
получит пластиковую карту. Уполномоченные органы, в свою очередь,
продолжат выдавать традиционные паспорта и после наступления 2015 года.
Полностью юридическую силу бумажные паспорта утратят только с 1 января
2025 года.
О грядущей замене внутренних паспортов пластиковыми картами еще неделю назад сообщил
директор Федеральной миграционной службы Константин Ромодановский. Он
отметил тогда, что вопросом занимается межведомственная рабочая группа.
Источник:
http://www.lenta.ru/news/2013/01/28/passport/
Monday, January 28, 2013
Thursday, January 17, 2013
"Можно развалить дело за бутылку водки, а можно за 100 тысяч долларов не развалить"
30-летний Михаил Георгиев с 2005 по 2009 год был следователем по
экономическим делам в Московском регионе. В 2009 году был уволен, как он
говорит, "за отказ расследовать "сшитое" дело". В настоящее время
возглавляет службу безопасности в коммерческой организации.
— Сегодня, даже если не говорить об откровенно политических делах, мало кто будет спорить, что уровень следствия оставляет желать лучшего. В чем проблема? Что мешает сегодня следователям честно и профессионально выполнять свою работу, хотя бы в делах, где нет политического заказа?
На самом деле система следствия и сам процесс расследования уголовных дел превратились в штамповку, потому что существовала "палочная система". Она устарела и не способна адекватно отражать происходящее. И хотя "палочную систему" попытались изменить, но изменилась она не сильно, и я думаю, что стала она хуже.
— А какая она была и как изменилась?
Правоохранительные органы занимаются не пресечением преступлений, а их расследованием. Главное — выявить, расследовать и всех наказать. Раньше "палками" считалось вообще все, а теперь только тяжкие и особо тяжкие преступления. То есть из ерунды сделали еще больший бред. Процесс предварительного следствия — процесс творческий! В УПК на расследование дано два календарных месяца. На практике он может занимать намного меньше времени, вернее, могут требовать затрачивать меньше времени. Статистические карточки — это единица учета преступлений. Это такой шаблон формата А4, где все заполняется и подписывается следователем. Где-то их задерживают, где-то покупают, чтобы их больше было. Всегда была статистика: в месяц надо сдать 30-40 дел, к примеру. И на этом всегда играли...
— А зачем вообще эти "палки"? Что вам за них полагается? Они как-то переходят в премии, льготы какие-то?
Для следователей — ничего. Фактически, будем откровенными, следователь не знает, что такое премия. Он знает, что такое зарплата и что такое лишиться части зарплаты. Сливки зачастую снимают руководители.
— Зачем вы тогда работаете за "палки"?
Следователь не работает за них, следователя за них гнобят. Для следователя есть УПК РФ, все остальное — это для тех, кто руководит. Основная проблема — как я это вижу — в том, что следователь по УПК — реально независимое лицо в процессе, а фактически оно зависимо от всех: от начальника следствия, от желаний прокурора, от желаний оперов, от желаний начальника ОВД (УВД), хотя следователей давно вывели из-под юрисдикции начальника ОВД (УВД), это фактически отдельная ветвь, но помещение дают они, компьютеры дают они, да шариковые ручки и бумагу они же дают...
— То есть теперь карточки на кражу не заводятся?
Заводятся на все, но предъявляются претензии. Можно мелких собрать и сто, и двести, и триста, но если тяжких нет — то вы виноваты!
— А как вы добываете тяжкие?
В последнее время никто не заморачивается. Просто вменяют — и все. Все, что подберете, все, что похоже. А кто будет заморачиваться? Адвокаты работают в основном местные, за редким исключением они что-то говорят или что-то пишут. В районе, в городе есть своя местная адвокатская палата, им хлеб терять смысла нет. Дежурного адвоката вызвали, он приехал, головой кивнул, ну, может, пару умных слов вставил, подписал, сказал: все очень замечательно, всем спасибо, разъезжаемся. У прокурора тоже редко какие-то поправки возникают. Судья, соответственно, все это одобрит, поставит печать — до свидания!
— Вы так же вменяли тяжкие?
Ну, у меня были действительно тяжкие. Другой вопрос, что руководители "предлагали" мне перейти за какие-то деньги на менее тяжкие. Тяжкие я старался не вменять. Для следователя вменять тяжкие — геморройное дело. Это же надо "закрывать" человека — для хорошего следователя это вешалка: сроки сразу начинают съедаться быстрее, все надо делать быстрее. Если человек на подписке — всегда можно позвонить, вызвать, всегда можно по-хорошему приостановить или продлить расследование. И по голове меньше настучат.
— Почему же тогда столько людей сажают на стадии предъявления обвинения? Почему так часто избирают меру пресечения в виде взятия под стражу, раз это вам невыгодно?
Для следователя это проблема, для руководства — нет. Они (руководство — прим. ред.) не просыпаются по ночам, они ничего не делают. Для руководства дело, когда человек закрыт, — это дело "с лицом", это очень серьезная тема, серьезная "палка". То есть существует жулик установленный, а если он еще и закрыт...
— Ну, по закону до суда ничего еще не установлено. Суд же определяет, жулик человек или нет.
Ну, здесь это никого не волнует.
— То есть, если взяли под стражу, то человек уже не выйдет?
Процентов 95, что не выйдет. Если ты приходишь своими ногами в суд — еще есть вариант получить условно, если ты приезжаешь в автозаке, то 95 процентов, что ты в нем же куда-то оттуда и уедешь.
— Ну да, еще есть явка с повинной, которая часто выбивается...
Мне привозили замученных жуликов, голодных, которые во всем признавались. Распространенная тема: звонок другу (два провода с током), где-то противогазы. Когда человек теряет сознание в кабинете следователя... Когда привозят опера и говорят, что он во всем признался и написал явку с повинной, а человек ртом воздух хватает, то сразу чувствуешь, что тут явно что-то не то происходит.
Вообще, избиения — это оперская история. Следствие с операми не дружит в принципе. Еще с ОБЭПом можно как-то договариваться, а с уголовным розыском и ОБНОНом (отдел по борьбе с незаконным оборотом наркотиков — прим. ред.) дружить в принципе нельзя. У них никаких понятий, ничего — или "палки", или деньги. Руководство следователей гнобит очень сильно. Если следователь отказывается закрывать человека, а все кричат, что он страшный жулик, хотя по всему видно, что он не при делах, — следователь попадает реально в опалу.
— А вы отказывались "закрывать" избитых людей? Мне казалось, что если уже избили, выбили явку, то наверняка арестуют.
Ни пьяного, ни избитого тюрьмы, как правило, не принимают, потому что он там может ласты склеить. Если следователь видит, что человек весь переломанный, и он его закрывает, а тот умрет в СИЗО — то следователь может оказаться в соседней камере.
— Вы хотите сказать, что вы часто отпускаете людей, которых били и пытали?
Я даже знаю случаи, когда следователи не хотели закрывать человека и по договоренности с жуликом давали ему в морду, у него появлялся синяк на пол-лица, и они его отпускали по причине того, что нельзя избитого в СИЗО. Ну или вливали в человека бутылку водки, пьяного в СИЗО тоже нельзя, его отправляли в вытрезвитель, а он оттуда якобы сбегал...
— Вернемся к избиениям задержанных. Вот вам приводят избитого подозреваемого. Что вы в таких случаях делали?
У меня это вызывало мерзость и отвращение. Но мне повезло: я такие случаи встречал раз-два и обчелся. У меня в основном "беловоротничковые" были — экономика. Минимум закрытых, максимум свободных.
Лично я голодных кормил пирожками. Мне их было жалко. На самом деле для следователя проще отправить на подписку. Пусть он едет домой — такие люди по большей части готовы и пустые листы подписать.
— Пустые листы? Это как?
В общем, человек получает подписку. Но по человеку видно — идиот! И может решить, что скрыться, удариться в бега — идеальное решение его проблемы. Он скроется, а по шее настучат следаку! Перспективу, план, так сказать, сорвал! А есть подписанные бланки — вписываешь, впечатываешь все, что и так хотел, и сдаешь дело! А то, что жулика нет, тебе не интересно уже! Так и с потерпевшими...
— А если человек берет 51-ю статью — под подписку не отправите?
Для суда 51-ая статья — все равно косвенное доказательство вины...
— 51-ая статья — доказательство вины?? Это же просто отказ свидетельствовать против себя.
Ну мы же его подозреваем, где-то какой-то свидетель скажет, что видел, как Петя с Васей ножом кого-то тыкали. Он (подозреваемый — прим. ред.) говорит, что он ничего не делал и подписывать ничего не будет, два понятых заверяют, что он отказался от подписи. Для суда это является косвенным доказательством вины — он же не защищается.
— Ну да, а пытаешься оправдываться, и потом твои показания против тебя используют...
На самом деле все равнозначно. У нас весь процесс носит обвинительный характер. Пару лет назад пресс-секретарь Мосгорсуда сказала, что у нас такой замечательный процесс, что 0,7 процентов оправдательных приговоров.
Судьи зависимы или от прокуратуры, или от фсбшников. На любого человека можно грешок найти, обычно на крючок сажает или прокуратура, или Лубянка. Я лично не сталкивался, чтобы судья был на Лубянке завязан, на прокуратуре — да. Один раз видел, что судья был завязан на контрразведке сильно. Процесс разваливался полностью в пух и прах, судья не готов был давать срок человеку, назначили перерыв, и кардинально изменилось решение через 15 минут.
Я своими руками печатал приговоры для судьи. Ну некогда ей было. Приезжаешь, говоришь: ребят, у нас сроки, а они: нам некогда, на тебе образец, печатай. И печатаешь — а они даже не проверяют. Иногда мы баловались, и если приговор длинный — листов на 10 — можно из "Буратино" что-то вставить в серединку. Я уже не говорю о мате, который мы там вставляли. И он (приговор — прим. ред.) зачитывается, и судья краснеет.
— И что, судья все это произносил? Цитаты из "Буратино" и мат?
Нет. Судья пропускает этот кусок, мнется, потом выходит: "Что ж вы, сволочи, делаете?!" Потом в тексте все меняют. Когда уже дали срок, потом приговор может выйти совсем другой — исправленный.
Раньше, когда дело передавалось в прокуратуру, а из прокуратуры в суд, следствие всегда вместе с делом передавало флешку или дискету, на ней был текст обвинительного заключения. Никому не надо мучиться — судья скопировал, подредактировал падежи, время, и из этого получился приговор, вот и все. Никто не будет заново все печатать.
— Сколько лично вы писали таких приговоров?
Пару штук было.
— А другие следователи?
Ну, достаточно. По крайней мере, по заказным делам это в основном так печатается, судьи не особо пачкают руки.
— Но при этом они легко все это зачитывают?
Ну читать-то нас в школе научили. А вообще я еще застал то время, когда мало закрывали.
— В какой момент стали больше закрывать?
Пару лет назад. Два-три года назад начали активно закрывать.
— С чем это связано, на ваш взгляд? С новой системой "палок"?
Нет. Просто наступил тот момент, когда люди поняли, что это можно делать, потому что это делают наверху — по политическим, по неполитическим мотивам. А почему не попробовать нам? Мы тоже хотим кушать! Сделали раз — получилось, сделали два — получилось. Шикарно! Мы в теме! Никто на нас не обращает внимания! И пошло-поехало. Не так давно такого бардака не было. Я знаю людей, которые уволились 5-6 лет назад. Они шокированы тем, что происходит сейчас. Говорят: предложили бы за деньги вернуться — мы бы не вернулись.
Очень сильно демонизировали статус следователя, а это такой же забитый человек, как и жулик. Закрыть следователя — тоже вопросов нет. Следователи по большей части даже в отпуска не ходят по 5-6 лет и более.
— Зачем тогда люди работают следователями, если они такие несчастные?
Судьба затянула туда. Психика меняется — они себя больше нигде не представляют. На самом деле погонщики (люди в погонах — прим. ред.) на гражданке как-то не втыкаются. Специализация очень узкая — это раз. И потом, кто по большей части идет в милицию? По крайней мере, я могу говорить за следствие: как завещал нам Иосиф Виссарионович, не надо набирать людей, которые умеют задавать вопросы — зачем, почему и отчего. Надо собирать серую массу: кулаком стукнешь, и они делают. И ярких личностей оттуда выживают, выгоняют, подставляют под взятки...
— А вы зачем туда пошли?
Молодость. Мне казалось, что это здОрово. Но я вообще мент наследственный, в третьем поколении, но мои-то при старом режиме работали, они еще застали время, когда все не так плохо было, а при мне уже все оказалось не очень хорошо. Один мой знакомый привозил мне своего ребенка, который учился на следователя, и просил: "Не хочу губить жизнь ребенка, объясни ему, что это такое". Ребенок начитался книжек: следователь, он же карает преступников, это так здорово! Я ему объяснял, наверное, года полтора, до ребенка не дошло вообще никак. Он доучился и стал следователем. Через три месяца звонит: "Я уволиться хочу, это невыносимо! Не могу ни спать, ни есть. Это грязь, это подставы, это страшно". "Ну, — говорю, не можешь — увольняйся. Зачем портить нервы, жизнь?" Долгое время от него ничего не было слышно, через шесть месяцев я сам ему звоню, спрашиваю: "Ну как?" Он: "О**ительно! Бабло есть, все есть! Да ** твою мать, какие права?! Успокойся, все нормально, чувак".
Кто-то перестраивается, кто-то нет. У меня был товарищ, у него отец — летчик, чуть ли не герой России, а он попал в ментовку в одно из оперских управлений. Проработал месяца два, позвонил, говорит: "Все, не могу, мне стыдно приходить в семью и приносить 18 тысяч рублей, а брать деньги я тоже не могу". Позвонил отцу, говорит: "Ты же летчик, я тоже хочу быть летчиком". Сейчас он отличный летчик, зарабатывает деньги, кормит семью и всем доволен.
А вообще все зависит от коллектива. Нет, все зависит от руководителя следствия. У меня подруга до сих пор работает следователем, ей повезло с начальником следствия. А когда руководитель думает, где бы деньги заработать, а коллектив думает: "Вот Вася заработал в этом месяце на 100 рублей больше, а Петя на 100 рублей меньше" — тогда очень сложно.
— Какой уровень взяток? Расценки?
От желания. Все от желания. Можно развалить дело и за бутылку водки, а можно за 100 тысяч долларов не развалить. От "хотелки" зависит. Если руководителю заносят — одна цена, не заносят — другая. Хорошие коррупционеры придерживаются старого правила, которому, к сожалению, почти не следуют нынешние следователи и опера: нельзя брать с человека больше, чем у него есть при себе. То есть если ты понимаешь, что человек невиновен, и вот его задержали, он хочет домой к семье, а при себе у него тысяч 10 рублей, ты ему говоришь: "Петя, домой хочешь?" — "Хочу!" — "Ну у тебя десятка есть? Давай десятку, и иди, бог с тобой, чтобы я тебя больше не видел". И Петя говорит: "Держи, я тебя люблю и целую, и давай больше не встречаться". И все — на этом разговор заканчивается. А когда жадность побеждает, а она, к сожалению, в настоящее время чаще побеждает, назначаются другие суммы: сходи заложи квартиру, возьми кредит в банке... В моей практике была минималка — 5 тысяч рублей. Разбой. Дело закрылось.
— То есть вы закрыли дело за 5 тысяч рублей?
Не я. Но это было при мне. 5 тысяч рублей — и дела не стало. Но там разбой такой тухлый был, на самом деле.
— То есть человек его не совершал?
Может, и совершал, но доказать реально по российскому законодательству нельзя было. Только если подделать пальчики, своих свидетелей позвать... 5 тысяч рублей — и человек ушел домой. Все довольны, радостны, и следователю хорошо: человек домой ушел.
— А вдруг разбойник ушел?
А что сделаешь? Может, каждый второй разбойник? Что ж теперь — подбрасывать пальцы? Кстати, пальцы подбросить — вопрос 30 минут.
— И как?
Откатываются пальцы, делается дактокарта. На всякий случай рассказываю — вдруг вы где-нибудь проходите? :-) Когда эксперт забирает карту, он изымает один из пальцев с дактокарты — дактокарта при этом, правда, портится, но если что — можно сказать, что она объективно испортилась, и откатать еще раз. Обычно две делают на всякий пожарный — если человек совсем лох. И уже с этим пальчиком в протокол осмотра любого помещения или машины — вписывается, что эксперт изъял пальчик. А пальчик — раз! — и подходит. Значит, человек — жулик, уже есть доказательства.
— Но этот пальчик же надо еще как-то поместить на бутылку, или на нож, или в машину...
А зачем? Кто проверять будет? Никто! Есть протокол осмотра, подписанный следователем, экспертом и двумя понятыми. Тем более, когда эксперт изымает палец, то след портится на поверхности, и уже никак не проверишь. И если четыре независимых человека подтверждают, что на таком-то предмете был изъят след, и этот след принадлежит Николаю, то значит Николай — жулик.
— То есть пальчики сдавать не стоит?
Не стоит. А если брать бокал — то лучше в перчатках. Потому что на самом деле хорошо подделать дело особого труда не составляет, главное, это делать с умом. А когда люди без ума это делают — тут уж извините...
Система пришла в негодность, ее надо полностью реформировать. Начиная от системы исчисления "палок". Сроки опять же, объемы — объемы просто колоссальные. Повесить на следователя 100 висяков — легко. Все очень печально.
— Люстрация нужна?
Я думаю, да. Но в первую очередь, если проводить реформы, надо жестко спрашивать с сотрудников знание УПК и Конституции, потому что могу сказать, что УПК не знает почти никто — а там же все прописаны права (граждан — прим. ред.). А люди (из следствия — прим. ред.) ущемляют права граждан и при этом не знают рамок дозволенного.
— Они хотя бы понимают, что ущемляют права граждан и нарушают закон?
Кто-то да, кто-то нет.
http://publicpost.ru/theme/id/3012/_mozno_razvalit_delo_za_butilku_vodki_a_mozno_za_%24100000_ne_razvalit/
— Сегодня, даже если не говорить об откровенно политических делах, мало кто будет спорить, что уровень следствия оставляет желать лучшего. В чем проблема? Что мешает сегодня следователям честно и профессионально выполнять свою работу, хотя бы в делах, где нет политического заказа?
На самом деле система следствия и сам процесс расследования уголовных дел превратились в штамповку, потому что существовала "палочная система". Она устарела и не способна адекватно отражать происходящее. И хотя "палочную систему" попытались изменить, но изменилась она не сильно, и я думаю, что стала она хуже.
— А какая она была и как изменилась?
Правоохранительные органы занимаются не пресечением преступлений, а их расследованием. Главное — выявить, расследовать и всех наказать. Раньше "палками" считалось вообще все, а теперь только тяжкие и особо тяжкие преступления. То есть из ерунды сделали еще больший бред. Процесс предварительного следствия — процесс творческий! В УПК на расследование дано два календарных месяца. На практике он может занимать намного меньше времени, вернее, могут требовать затрачивать меньше времени. Статистические карточки — это единица учета преступлений. Это такой шаблон формата А4, где все заполняется и подписывается следователем. Где-то их задерживают, где-то покупают, чтобы их больше было. Всегда была статистика: в месяц надо сдать 30-40 дел, к примеру. И на этом всегда играли...
— А зачем вообще эти "палки"? Что вам за них полагается? Они как-то переходят в премии, льготы какие-то?
Для следователей — ничего. Фактически, будем откровенными, следователь не знает, что такое премия. Он знает, что такое зарплата и что такое лишиться части зарплаты. Сливки зачастую снимают руководители.
— Зачем вы тогда работаете за "палки"?
Следователь не работает за них, следователя за них гнобят. Для следователя есть УПК РФ, все остальное — это для тех, кто руководит. Основная проблема — как я это вижу — в том, что следователь по УПК — реально независимое лицо в процессе, а фактически оно зависимо от всех: от начальника следствия, от желаний прокурора, от желаний оперов, от желаний начальника ОВД (УВД), хотя следователей давно вывели из-под юрисдикции начальника ОВД (УВД), это фактически отдельная ветвь, но помещение дают они, компьютеры дают они, да шариковые ручки и бумагу они же дают...
— То есть теперь карточки на кражу не заводятся?
Заводятся на все, но предъявляются претензии. Можно мелких собрать и сто, и двести, и триста, но если тяжких нет — то вы виноваты!
— А как вы добываете тяжкие?
В последнее время никто не заморачивается. Просто вменяют — и все. Все, что подберете, все, что похоже. А кто будет заморачиваться? Адвокаты работают в основном местные, за редким исключением они что-то говорят или что-то пишут. В районе, в городе есть своя местная адвокатская палата, им хлеб терять смысла нет. Дежурного адвоката вызвали, он приехал, головой кивнул, ну, может, пару умных слов вставил, подписал, сказал: все очень замечательно, всем спасибо, разъезжаемся. У прокурора тоже редко какие-то поправки возникают. Судья, соответственно, все это одобрит, поставит печать — до свидания!
— Вы так же вменяли тяжкие?
Ну, у меня были действительно тяжкие. Другой вопрос, что руководители "предлагали" мне перейти за какие-то деньги на менее тяжкие. Тяжкие я старался не вменять. Для следователя вменять тяжкие — геморройное дело. Это же надо "закрывать" человека — для хорошего следователя это вешалка: сроки сразу начинают съедаться быстрее, все надо делать быстрее. Если человек на подписке — всегда можно позвонить, вызвать, всегда можно по-хорошему приостановить или продлить расследование. И по голове меньше настучат.
— Почему же тогда столько людей сажают на стадии предъявления обвинения? Почему так часто избирают меру пресечения в виде взятия под стражу, раз это вам невыгодно?
Для следователя это проблема, для руководства — нет. Они (руководство — прим. ред.) не просыпаются по ночам, они ничего не делают. Для руководства дело, когда человек закрыт, — это дело "с лицом", это очень серьезная тема, серьезная "палка". То есть существует жулик установленный, а если он еще и закрыт...
— Ну, по закону до суда ничего еще не установлено. Суд же определяет, жулик человек или нет.
Ну, здесь это никого не волнует.
— То есть, если взяли под стражу, то человек уже не выйдет?
Процентов 95, что не выйдет. Если ты приходишь своими ногами в суд — еще есть вариант получить условно, если ты приезжаешь в автозаке, то 95 процентов, что ты в нем же куда-то оттуда и уедешь.
— Ну да, еще есть явка с повинной, которая часто выбивается...
Мне привозили замученных жуликов, голодных, которые во всем признавались. Распространенная тема: звонок другу (два провода с током), где-то противогазы. Когда человек теряет сознание в кабинете следователя... Когда привозят опера и говорят, что он во всем признался и написал явку с повинной, а человек ртом воздух хватает, то сразу чувствуешь, что тут явно что-то не то происходит.
Вообще, избиения — это оперская история. Следствие с операми не дружит в принципе. Еще с ОБЭПом можно как-то договариваться, а с уголовным розыском и ОБНОНом (отдел по борьбе с незаконным оборотом наркотиков — прим. ред.) дружить в принципе нельзя. У них никаких понятий, ничего — или "палки", или деньги. Руководство следователей гнобит очень сильно. Если следователь отказывается закрывать человека, а все кричат, что он страшный жулик, хотя по всему видно, что он не при делах, — следователь попадает реально в опалу.
— А вы отказывались "закрывать" избитых людей? Мне казалось, что если уже избили, выбили явку, то наверняка арестуют.
Ни пьяного, ни избитого тюрьмы, как правило, не принимают, потому что он там может ласты склеить. Если следователь видит, что человек весь переломанный, и он его закрывает, а тот умрет в СИЗО — то следователь может оказаться в соседней камере.
— Вы хотите сказать, что вы часто отпускаете людей, которых били и пытали?
Я даже знаю случаи, когда следователи не хотели закрывать человека и по договоренности с жуликом давали ему в морду, у него появлялся синяк на пол-лица, и они его отпускали по причине того, что нельзя избитого в СИЗО. Ну или вливали в человека бутылку водки, пьяного в СИЗО тоже нельзя, его отправляли в вытрезвитель, а он оттуда якобы сбегал...
— Вернемся к избиениям задержанных. Вот вам приводят избитого подозреваемого. Что вы в таких случаях делали?
У меня это вызывало мерзость и отвращение. Но мне повезло: я такие случаи встречал раз-два и обчелся. У меня в основном "беловоротничковые" были — экономика. Минимум закрытых, максимум свободных.
Лично я голодных кормил пирожками. Мне их было жалко. На самом деле для следователя проще отправить на подписку. Пусть он едет домой — такие люди по большей части готовы и пустые листы подписать.
— Пустые листы? Это как?
В общем, человек получает подписку. Но по человеку видно — идиот! И может решить, что скрыться, удариться в бега — идеальное решение его проблемы. Он скроется, а по шее настучат следаку! Перспективу, план, так сказать, сорвал! А есть подписанные бланки — вписываешь, впечатываешь все, что и так хотел, и сдаешь дело! А то, что жулика нет, тебе не интересно уже! Так и с потерпевшими...
— А если человек берет 51-ю статью — под подписку не отправите?
Для суда 51-ая статья — все равно косвенное доказательство вины...
— 51-ая статья — доказательство вины?? Это же просто отказ свидетельствовать против себя.
Ну мы же его подозреваем, где-то какой-то свидетель скажет, что видел, как Петя с Васей ножом кого-то тыкали. Он (подозреваемый — прим. ред.) говорит, что он ничего не делал и подписывать ничего не будет, два понятых заверяют, что он отказался от подписи. Для суда это является косвенным доказательством вины — он же не защищается.
— Ну да, а пытаешься оправдываться, и потом твои показания против тебя используют...
На самом деле все равнозначно. У нас весь процесс носит обвинительный характер. Пару лет назад пресс-секретарь Мосгорсуда сказала, что у нас такой замечательный процесс, что 0,7 процентов оправдательных приговоров.
Судьи зависимы или от прокуратуры, или от фсбшников. На любого человека можно грешок найти, обычно на крючок сажает или прокуратура, или Лубянка. Я лично не сталкивался, чтобы судья был на Лубянке завязан, на прокуратуре — да. Один раз видел, что судья был завязан на контрразведке сильно. Процесс разваливался полностью в пух и прах, судья не готов был давать срок человеку, назначили перерыв, и кардинально изменилось решение через 15 минут.
Я своими руками печатал приговоры для судьи. Ну некогда ей было. Приезжаешь, говоришь: ребят, у нас сроки, а они: нам некогда, на тебе образец, печатай. И печатаешь — а они даже не проверяют. Иногда мы баловались, и если приговор длинный — листов на 10 — можно из "Буратино" что-то вставить в серединку. Я уже не говорю о мате, который мы там вставляли. И он (приговор — прим. ред.) зачитывается, и судья краснеет.
— И что, судья все это произносил? Цитаты из "Буратино" и мат?
Нет. Судья пропускает этот кусок, мнется, потом выходит: "Что ж вы, сволочи, делаете?!" Потом в тексте все меняют. Когда уже дали срок, потом приговор может выйти совсем другой — исправленный.
Раньше, когда дело передавалось в прокуратуру, а из прокуратуры в суд, следствие всегда вместе с делом передавало флешку или дискету, на ней был текст обвинительного заключения. Никому не надо мучиться — судья скопировал, подредактировал падежи, время, и из этого получился приговор, вот и все. Никто не будет заново все печатать.
— Сколько лично вы писали таких приговоров?
Пару штук было.
— А другие следователи?
Ну, достаточно. По крайней мере, по заказным делам это в основном так печатается, судьи не особо пачкают руки.
— Но при этом они легко все это зачитывают?
Ну читать-то нас в школе научили. А вообще я еще застал то время, когда мало закрывали.
— В какой момент стали больше закрывать?
Пару лет назад. Два-три года назад начали активно закрывать.
— С чем это связано, на ваш взгляд? С новой системой "палок"?
Нет. Просто наступил тот момент, когда люди поняли, что это можно делать, потому что это делают наверху — по политическим, по неполитическим мотивам. А почему не попробовать нам? Мы тоже хотим кушать! Сделали раз — получилось, сделали два — получилось. Шикарно! Мы в теме! Никто на нас не обращает внимания! И пошло-поехало. Не так давно такого бардака не было. Я знаю людей, которые уволились 5-6 лет назад. Они шокированы тем, что происходит сейчас. Говорят: предложили бы за деньги вернуться — мы бы не вернулись.
Очень сильно демонизировали статус следователя, а это такой же забитый человек, как и жулик. Закрыть следователя — тоже вопросов нет. Следователи по большей части даже в отпуска не ходят по 5-6 лет и более.
— Зачем тогда люди работают следователями, если они такие несчастные?
Судьба затянула туда. Психика меняется — они себя больше нигде не представляют. На самом деле погонщики (люди в погонах — прим. ред.) на гражданке как-то не втыкаются. Специализация очень узкая — это раз. И потом, кто по большей части идет в милицию? По крайней мере, я могу говорить за следствие: как завещал нам Иосиф Виссарионович, не надо набирать людей, которые умеют задавать вопросы — зачем, почему и отчего. Надо собирать серую массу: кулаком стукнешь, и они делают. И ярких личностей оттуда выживают, выгоняют, подставляют под взятки...
— А вы зачем туда пошли?
Молодость. Мне казалось, что это здОрово. Но я вообще мент наследственный, в третьем поколении, но мои-то при старом режиме работали, они еще застали время, когда все не так плохо было, а при мне уже все оказалось не очень хорошо. Один мой знакомый привозил мне своего ребенка, который учился на следователя, и просил: "Не хочу губить жизнь ребенка, объясни ему, что это такое". Ребенок начитался книжек: следователь, он же карает преступников, это так здорово! Я ему объяснял, наверное, года полтора, до ребенка не дошло вообще никак. Он доучился и стал следователем. Через три месяца звонит: "Я уволиться хочу, это невыносимо! Не могу ни спать, ни есть. Это грязь, это подставы, это страшно". "Ну, — говорю, не можешь — увольняйся. Зачем портить нервы, жизнь?" Долгое время от него ничего не было слышно, через шесть месяцев я сам ему звоню, спрашиваю: "Ну как?" Он: "О**ительно! Бабло есть, все есть! Да ** твою мать, какие права?! Успокойся, все нормально, чувак".
Кто-то перестраивается, кто-то нет. У меня был товарищ, у него отец — летчик, чуть ли не герой России, а он попал в ментовку в одно из оперских управлений. Проработал месяца два, позвонил, говорит: "Все, не могу, мне стыдно приходить в семью и приносить 18 тысяч рублей, а брать деньги я тоже не могу". Позвонил отцу, говорит: "Ты же летчик, я тоже хочу быть летчиком". Сейчас он отличный летчик, зарабатывает деньги, кормит семью и всем доволен.
А вообще все зависит от коллектива. Нет, все зависит от руководителя следствия. У меня подруга до сих пор работает следователем, ей повезло с начальником следствия. А когда руководитель думает, где бы деньги заработать, а коллектив думает: "Вот Вася заработал в этом месяце на 100 рублей больше, а Петя на 100 рублей меньше" — тогда очень сложно.
— Какой уровень взяток? Расценки?
От желания. Все от желания. Можно развалить дело и за бутылку водки, а можно за 100 тысяч долларов не развалить. От "хотелки" зависит. Если руководителю заносят — одна цена, не заносят — другая. Хорошие коррупционеры придерживаются старого правила, которому, к сожалению, почти не следуют нынешние следователи и опера: нельзя брать с человека больше, чем у него есть при себе. То есть если ты понимаешь, что человек невиновен, и вот его задержали, он хочет домой к семье, а при себе у него тысяч 10 рублей, ты ему говоришь: "Петя, домой хочешь?" — "Хочу!" — "Ну у тебя десятка есть? Давай десятку, и иди, бог с тобой, чтобы я тебя больше не видел". И Петя говорит: "Держи, я тебя люблю и целую, и давай больше не встречаться". И все — на этом разговор заканчивается. А когда жадность побеждает, а она, к сожалению, в настоящее время чаще побеждает, назначаются другие суммы: сходи заложи квартиру, возьми кредит в банке... В моей практике была минималка — 5 тысяч рублей. Разбой. Дело закрылось.
— То есть вы закрыли дело за 5 тысяч рублей?
Не я. Но это было при мне. 5 тысяч рублей — и дела не стало. Но там разбой такой тухлый был, на самом деле.
— То есть человек его не совершал?
Может, и совершал, но доказать реально по российскому законодательству нельзя было. Только если подделать пальчики, своих свидетелей позвать... 5 тысяч рублей — и человек ушел домой. Все довольны, радостны, и следователю хорошо: человек домой ушел.
— А вдруг разбойник ушел?
А что сделаешь? Может, каждый второй разбойник? Что ж теперь — подбрасывать пальцы? Кстати, пальцы подбросить — вопрос 30 минут.
— И как?
Откатываются пальцы, делается дактокарта. На всякий случай рассказываю — вдруг вы где-нибудь проходите? :-) Когда эксперт забирает карту, он изымает один из пальцев с дактокарты — дактокарта при этом, правда, портится, но если что — можно сказать, что она объективно испортилась, и откатать еще раз. Обычно две делают на всякий пожарный — если человек совсем лох. И уже с этим пальчиком в протокол осмотра любого помещения или машины — вписывается, что эксперт изъял пальчик. А пальчик — раз! — и подходит. Значит, человек — жулик, уже есть доказательства.
— Но этот пальчик же надо еще как-то поместить на бутылку, или на нож, или в машину...
А зачем? Кто проверять будет? Никто! Есть протокол осмотра, подписанный следователем, экспертом и двумя понятыми. Тем более, когда эксперт изымает палец, то след портится на поверхности, и уже никак не проверишь. И если четыре независимых человека подтверждают, что на таком-то предмете был изъят след, и этот след принадлежит Николаю, то значит Николай — жулик.
— То есть пальчики сдавать не стоит?
Не стоит. А если брать бокал — то лучше в перчатках. Потому что на самом деле хорошо подделать дело особого труда не составляет, главное, это делать с умом. А когда люди без ума это делают — тут уж извините...
Система пришла в негодность, ее надо полностью реформировать. Начиная от системы исчисления "палок". Сроки опять же, объемы — объемы просто колоссальные. Повесить на следователя 100 висяков — легко. Все очень печально.
— Люстрация нужна?
Я думаю, да. Но в первую очередь, если проводить реформы, надо жестко спрашивать с сотрудников знание УПК и Конституции, потому что могу сказать, что УПК не знает почти никто — а там же все прописаны права (граждан — прим. ред.). А люди (из следствия — прим. ред.) ущемляют права граждан и при этом не знают рамок дозволенного.
— Они хотя бы понимают, что ущемляют права граждан и нарушают закон?
Кто-то да, кто-то нет.
http://publicpost.ru/theme/id/3012/_mozno_razvalit_delo_za_butilku_vodki_a_mozno_za_%24100000_ne_razvalit/
Friday, December 28, 2012
Новогодний подарок, или Отдайте ваши пальцы!
Когда в столице слегка бабахнуло, главный редактор «Предпоследних новостей», Вацлав Сигизмундович Принцип, был в другом месте.
Но его – нашли.
Сначала был звонок по телефону:
– Вацлав Сигизмундович?
– Так.
– Это из ИВС… Прапорщик Кирдун беспокоит.
– Что вам угодно, милейший?
– Вацлав Сигизмундович, вам известно, что четыре месяца тому в столице нашей Родины произошел… взрыв?
– Дорогуша моя, прапорщик Кирдун, кому же это неизвестно? Тем более что у меня работа такая – знать то, что другим, так сказать, неизвестно.
– Ну, так вот, сейчас в нашей стране проводится дактилоскопия. И нам нужны ваши отпечатки. Вы должны прийти…
– Позвольте, вы что хотите меня обвинить в этих событиях? Лично меня – Вацлава Сигизмундовича Принципа, главного редактора газеты, журналиста?..
– Понимаете, Вацлав Сигизмундович, нам сказано, что вы должны… прийти… и сдать свои пальцы.
– Знаете, прапорщик Кирдун, меня эта ваша постановка вопроса, весь этот разговор – оскорбляет. Посему я вынужден его прекратить. Честь имею.
Вацлав Сигизмундович гневно положил трубку, гневно посмотрел на нее, словно собираясь причинить ей какой-то вред, и чертыхнулся, чего не позволял себе делать даже по большим праздникам.
Лицо его со стилизованными а-ля начало двадцатого века очками в золотой оправе покраснело. Он нервно, как перед кулачным боем, мял руки, восклицая: «Нет, какая наглость! Какая наглость!..»
Словом, еле «отошел», еле взял себя в руки…
Прошла неделя.
Вацлав Сигизмундович только-только вернулся из командировки и даже не успел еще поужинать. Звонок в дверь. Пошел открывать.
На пороге, как лист перед травой, стояли двое.
Один – помладше, другой – постарше. Один – пониже, другой – повыше.
И оба – в форме какого-то неустановленного образца: верх – бушлат защитного цвета, низ – вполне себе гражданские штаны.
– Вацлав Сигизмундович, вы знаете, что в столице нашей Родины…
– Что, опять?! – перебил их Принцип. – Нет, это уже ни в какие ворота… Что за безобразие!... И почему вы, скажите на милость, не по уставу действуете, не представляетесь, например? Вот вы кто? – обратился он к тому, который был помоложе и пониже.
– Младший лейтенант Шумахер…
Вацлав Сигизмундович на минуту задохнулся.
– Так вы еще и издеваетесь надо мной? Младший лейтенант Шумахер!.. – играя голосом, протянул он. – Очень изобретательно!..
– Нет, это в самом деле так, я – Шумахер… Младший лейтенант… Вот мое удостоверение, – растерянно-смущенно проговорил тот.
Вацлав Сигизмундович, раздраженно блеснув очками, поднес к глазам поданную ему карточку, стал удивленно, по слогам, читать:
– Шумахер, младший лейтенант … Абсурд какой-то… Нет, это выше моих сил! – почти прокричал он и захлопнул дверь.
Шумахер и тот, что повыше и постарше, хитромудро оставшийся неназванным, постояли еще немного, хлопая глазами, разглядывая текстуру железных дверей, а потом уже пошли – вниз по лестнице, забыв про существование лифта.
И вид у них был, как говорится в таких случаях, как у опущенных в воду …
Но оно уже случилось – страшное: Вацлав Принцип вышел из себя!
Мало кто видел его в таком состоянии. А кто видел, уже не расскажет…
В общем, если Вацлав Сигизмундович вышел из себя – обходите за два квартала. Впрочем, можно и за три. Для безопасности.
Вернувшись в кабинет, он первым делом сбросил со стены портрет вождя (висевший у него для ежедневных упражнений в иронии-сатире и бросания дротиков) и хорошенько так, с неплохим ударом правой ноги, потоптался по нему.
Потом метнулся к «доисторической» радиоточке на кухне и вырвал ее – с корнем, с мясом!
А в завершение погрома «уронил» в гостиной телевизор и театрально ойкнул.
Затем достал из заповедного шкафчика бутыль французского коньяка, одобрительно булькнувшей в его нервной руке, и налил себе «рюмашечку».
Посидел-подумал. И налил еще раз. И еще.
– Так-с, – удовлетворенно проговорил он минут через десять, – надо предпринимать меры. Хотя бы для того, чтобы в следующий раз ко мне не заявился какой-нибудь… какой-нибудь… Пеле – с Марадоной! Да, с этим абсурдом определенно надо кончать. Иначе он меня поглотит!
Вацлав Сигизмундович, злорадно потирая руки и напевая арию из «Аиды», прошел в свой кабинет, сел за стол, включил компьютер, и через двадцать минут уже было готово исковое заявление в суд – с требованием отменить как незаконное Распоряжение министра внутренних органов о дактилоскопии гражданских лиц…
«Покажем юристу – и в дело. Младший лейтенант Шумахер!» – растягивая слова, произнес он вслух и рассмеялся.
Заявление, оформленное по всем правилам юридической науки, у него приняли. И даже сделали вид, что приступили к его рассмотрению.
Но – на самом деле – стали тянуть кота за хвост, который уже много лет верноподданно прислуживал мадам Фемиде в их стране.
В общем, через два месяца, – со скоростью небывалой, небывалой! – их законодатель принял поправки в действующий закон «О государственной дактилоскопии», учтя те «пробелы» в нем, на которые вполне справедливо указал Принцип.
И теперь Вацлав Сигизмундович, теоретически и практически, как бы должен был пройти эту процедуру, к которой с маниакальной страстью принуждало его государство, – сдать отпечатки.
Сдать, мы сказали!
Опять последовали звонки с приглашениями «явиться».
Впрочем, звонившие уже не имели «знаменитых» фамилий, и Вацлав Сигизмундович вполне успешно держал эти случаи на периферии своего сознания.
В смысле, больше не выходил из себя.
31 декабря ему даже удалось достичь вполне предновогоднего расположения духа.
Благостного такого расположения. И даже – мечтательного.
Днем он купил подарки всем, кого уважал и любил, и сейчас с затаенной радостью рассматривал их у себя в кабинете, шелестя целлофаном и оберточной бумагой.
Звонок в дверь. Настойчивый.
«Кто это к нам?.. «К берегам священным Нила», – напевая начало «аидовской» арии, улыбаясь, распахнул дверь…
– Вацлав Сигизмундович? – спросило что-то, – уже в совершенно правильном форменном одеянии…
Но его – нашли.
Сначала был звонок по телефону:
– Вацлав Сигизмундович?
– Так.
– Это из ИВС… Прапорщик Кирдун беспокоит.
– Что вам угодно, милейший?
– Вацлав Сигизмундович, вам известно, что четыре месяца тому в столице нашей Родины произошел… взрыв?
– Дорогуша моя, прапорщик Кирдун, кому же это неизвестно? Тем более что у меня работа такая – знать то, что другим, так сказать, неизвестно.
– Ну, так вот, сейчас в нашей стране проводится дактилоскопия. И нам нужны ваши отпечатки. Вы должны прийти…
– Позвольте, вы что хотите меня обвинить в этих событиях? Лично меня – Вацлава Сигизмундовича Принципа, главного редактора газеты, журналиста?..
– Понимаете, Вацлав Сигизмундович, нам сказано, что вы должны… прийти… и сдать свои пальцы.
– Знаете, прапорщик Кирдун, меня эта ваша постановка вопроса, весь этот разговор – оскорбляет. Посему я вынужден его прекратить. Честь имею.
Вацлав Сигизмундович гневно положил трубку, гневно посмотрел на нее, словно собираясь причинить ей какой-то вред, и чертыхнулся, чего не позволял себе делать даже по большим праздникам.
Лицо его со стилизованными а-ля начало двадцатого века очками в золотой оправе покраснело. Он нервно, как перед кулачным боем, мял руки, восклицая: «Нет, какая наглость! Какая наглость!..»
Словом, еле «отошел», еле взял себя в руки…
Прошла неделя.
Вацлав Сигизмундович только-только вернулся из командировки и даже не успел еще поужинать. Звонок в дверь. Пошел открывать.
На пороге, как лист перед травой, стояли двое.
Один – помладше, другой – постарше. Один – пониже, другой – повыше.
И оба – в форме какого-то неустановленного образца: верх – бушлат защитного цвета, низ – вполне себе гражданские штаны.
– Вацлав Сигизмундович, вы знаете, что в столице нашей Родины…
– Что, опять?! – перебил их Принцип. – Нет, это уже ни в какие ворота… Что за безобразие!... И почему вы, скажите на милость, не по уставу действуете, не представляетесь, например? Вот вы кто? – обратился он к тому, который был помоложе и пониже.
– Младший лейтенант Шумахер…
Вацлав Сигизмундович на минуту задохнулся.
– Так вы еще и издеваетесь надо мной? Младший лейтенант Шумахер!.. – играя голосом, протянул он. – Очень изобретательно!..
– Нет, это в самом деле так, я – Шумахер… Младший лейтенант… Вот мое удостоверение, – растерянно-смущенно проговорил тот.
Вацлав Сигизмундович, раздраженно блеснув очками, поднес к глазам поданную ему карточку, стал удивленно, по слогам, читать:
– Шумахер, младший лейтенант … Абсурд какой-то… Нет, это выше моих сил! – почти прокричал он и захлопнул дверь.
Шумахер и тот, что повыше и постарше, хитромудро оставшийся неназванным, постояли еще немного, хлопая глазами, разглядывая текстуру железных дверей, а потом уже пошли – вниз по лестнице, забыв про существование лифта.
И вид у них был, как говорится в таких случаях, как у опущенных в воду …
Но оно уже случилось – страшное: Вацлав Принцип вышел из себя!
Мало кто видел его в таком состоянии. А кто видел, уже не расскажет…
В общем, если Вацлав Сигизмундович вышел из себя – обходите за два квартала. Впрочем, можно и за три. Для безопасности.
Вернувшись в кабинет, он первым делом сбросил со стены портрет вождя (висевший у него для ежедневных упражнений в иронии-сатире и бросания дротиков) и хорошенько так, с неплохим ударом правой ноги, потоптался по нему.
Потом метнулся к «доисторической» радиоточке на кухне и вырвал ее – с корнем, с мясом!
А в завершение погрома «уронил» в гостиной телевизор и театрально ойкнул.
Затем достал из заповедного шкафчика бутыль французского коньяка, одобрительно булькнувшей в его нервной руке, и налил себе «рюмашечку».
Посидел-подумал. И налил еще раз. И еще.
– Так-с, – удовлетворенно проговорил он минут через десять, – надо предпринимать меры. Хотя бы для того, чтобы в следующий раз ко мне не заявился какой-нибудь… какой-нибудь… Пеле – с Марадоной! Да, с этим абсурдом определенно надо кончать. Иначе он меня поглотит!
Вацлав Сигизмундович, злорадно потирая руки и напевая арию из «Аиды», прошел в свой кабинет, сел за стол, включил компьютер, и через двадцать минут уже было готово исковое заявление в суд – с требованием отменить как незаконное Распоряжение министра внутренних органов о дактилоскопии гражданских лиц…
«Покажем юристу – и в дело. Младший лейтенант Шумахер!» – растягивая слова, произнес он вслух и рассмеялся.
Заявление, оформленное по всем правилам юридической науки, у него приняли. И даже сделали вид, что приступили к его рассмотрению.
Но – на самом деле – стали тянуть кота за хвост, который уже много лет верноподданно прислуживал мадам Фемиде в их стране.
В общем, через два месяца, – со скоростью небывалой, небывалой! – их законодатель принял поправки в действующий закон «О государственной дактилоскопии», учтя те «пробелы» в нем, на которые вполне справедливо указал Принцип.
И теперь Вацлав Сигизмундович, теоретически и практически, как бы должен был пройти эту процедуру, к которой с маниакальной страстью принуждало его государство, – сдать отпечатки.
Сдать, мы сказали!
Опять последовали звонки с приглашениями «явиться».
Впрочем, звонившие уже не имели «знаменитых» фамилий, и Вацлав Сигизмундович вполне успешно держал эти случаи на периферии своего сознания.
В смысле, больше не выходил из себя.
31 декабря ему даже удалось достичь вполне предновогоднего расположения духа.
Благостного такого расположения. И даже – мечтательного.
Днем он купил подарки всем, кого уважал и любил, и сейчас с затаенной радостью рассматривал их у себя в кабинете, шелестя целлофаном и оберточной бумагой.
Звонок в дверь. Настойчивый.
«Кто это к нам?.. «К берегам священным Нила», – напевая начало «аидовской» арии, улыбаясь, распахнул дверь…
– Вацлав Сигизмундович? – спросило что-то, – уже в совершенно правильном форменном одеянии…
Анатолий САНОТЕНКО
Источник:
mediakritika.by
Subscribe to:
Posts (Atom)