Большой брат под кожей: как Китай выводит слежку на генетический уровень

Леонид Ковачич

Много лет Эквадор, как и другие латиноамериканские страны, страдал от разгула преступности. Но теперь на помощь пришли китайские технологии слежки. Преуспев в создании системы тотального контроля внутри страны, Китай начал делиться своим опытом с остальным миром

«В темное время суток водители обычно не останавливаются на красный свет, а очень осторожно и на малой скорости продолжают движение. Связано это с тем, что в данный период преступники могут нападать с целью ограбления на стоящие на перекрестках автомобили. В Кито и Гуаякиле нередки случаи уличных преступлений ненасильственного характера и грабеж на дорогах. Туристам следует особенно остерегаться карманников, часто «работающих» в аэропорту, в портах, на вокзалах, в общественных заведениях и в местах большого скопления народа».

Такое предупреждение для выезжающих в Эквадор россиян можно прочитать на сайте консульского департамента МИД РФ. Складывается ощущение, что уехать целым и невредимым из Эквадора непросто. Впрочем, не исключено, что информация уже устарела. Эквадор поднялся на четвертое место в рейтинге самых безопасных стран Латинской Америки, хотя еще в 2010-м был на одиннадцатом. А все благодаря системе ECU911, которая пришла в страну из Китая.

В 2016 году Эквадор внедрил китайскую систему умного видеонаблюдения, оснащенную технологией распознавания лиц. Камеры, установленные в 24 провинциях, круглосуточно наблюдают за 16-миллионным населением. Под присмотром камер крупные аэропорты, транспортная инфраструктура, места массового скопления людей. «За время работы системы преступность в стране упала на 24%, превратив Эквадор в одно из самых безопасных мест в Латинской Америке», – гордо цитирует замруководителя штаба оперативного управления системой ECU911 Сиксто Эраса агентство «Синьхуа». 

Любопытно, что оборудование для создания ECU911 на сумму $14 млн китайцы передали Эквадору безвозмездно. Правда, о том, что Китай помогает создавать всевидящую систему, президент Эквадора Рафаэль Корреа заявил всего за две недели до государственного визита председателя КНР Си Цзиньпина в ноябре 2016 года. В ходе этого визита Си и Корреа посетили штаб управления ECU911.

Создавать ECU911 помогала Китайская национальная импортно-экспортная корпорация электроники CEIEC (中国电子进出口有限公司; близкий российский аналог – Объединенная приборостроительная корпорация). Это государственное предприятие, занимающееся производством и экспортом электроники для военных нужд, а также систем обеспечения безопасности. В портфеле экспортных заказов компании не только системы видеонаблюдения, но даже радиолокационные станции.

В Эквадоре компания построила комплексную систему общественной безопасности. Это и умные камеры, и система оперативного отслеживания мобильных телефонов. По словам Сиксто Эраса, с помощью пеленгации мобильных устройств полиция смогла существенно повысить раскрываемость дел, связанных с похищением или пропажей людей. Эквадорские полицейские довольны: много висяков удалось раскрыть.

Возможно, для Эквадора налаженная система ECU911 – настоящее технологическое чудо. Однако это лишь малая часть того, что умеет Китай. Чтобы понять, какие еще прорывные технологии в области безопасности и контроля может дать миру КНР, стоит рассмотреть подробнее, что собой представляет «всевидящее око» внутри Китая. 

Система сетевого управления

Китайская система управления обществом действительно может считаться одним из величайших изобретений наряду с порохом и компасом. Еще в 400 году до н.э. китайский реформатор Шан Ян（商鞅）приказал всему народу разделиться на группы по 5–10 семей. Они должны были наблюдать друг за другом и нести коллективную ответственность за преступления. Об отъезде и приезде каждого человека регулярно докладывал своему начальству ответственный за группу семей. Эта система называлась «баоцзя» (保甲). Деление населения на маленькие блоки с назначением ответственного за каждый блок помогло создать передовую для того времени саморегулирующуюся систему. Все друг за другом следили, везде был порядок. 

Уже в наши дни китайские власти решили снова применить проверенную веками технологию. В 2004 году район Дунчэн (东城) в Пекине поделили на 1652 квадрата. Каждый квадрат – 100 на 100 метров. Забавно, но изначально это делалось для того, чтобы оптимизировать процесс обслуживания трансформаторных будок и других объектов инфраструктуры, например общественных туалетов.

Со временем власти поняли, что с помощью такой системы очень легко контролировать население. В Дунчэне были повсеместно установлены камеры слежения. Кроме того, местные власти и полиция привлекали дружинников. Дружинники должны были патрулировать квадрат и сообщать о случаях нарушений общественного порядка или поломки объектов инфраструктуры начальнику квадрата. Тот, в свою очередь, передавал данные в единый информационный центр. В информационном центре располагались мощные компьютеры, которые аккумулировали информацию с камер и от волонтеров.

В базе данных единого информационного центра, помимо каждого объекта инфраструктуры вплоть до скамеек, было учтено и все население, распределенное по квадратам (примерно по 200–250 человек). Ответственный за квадрат должен был сообщать о всех изменениях: кто уехал из района, кто, наоборот, приехал. При этом все информационные системы были объединены в единую систему управления, поэтому перемещения людей фиксировались: допустим, если человек сменил место жительства в пределах района, то база данных другого квадрата сообщает, что он переехал именно туда.

За три года эксперимента в пекинском районе Дунчэн число социальных волнений и конфликтов удалость сократить на 35%. Власти стали пробовать работать по той же схеме и в других городах: Шанхае, Яньтае, Гуанчжоу. Но это были скорее инициативы и эксперименты местных властей. На общенациональном уровне за сетевое управление взялись в 2011 году. 

В начале 2011 года на Ближнем Востоке бушевала «арабская весна». Волна протестов прокатилась по многим странам арабского мира и в некоторых из них привела к свержению режима или затяжной гражданской войне. Причем большую роль в организации протестных движений играли соцсети и интернет. Современные средства коммуникации позволяли за считаные дни мобилизовать тысячи человек и организовать массовые беспорядки.

Власти некоторых стран пытались в последний момент точечными мерами ограничить распространение информации. Власти Туниса, например, ограничивали доступ к LiveJournal. В Египте крупнейшие провайдеры по указанию режима Хосни Мубарака и вовсе отключили интернет. Но эти меры не помогли – было слишком поздно.

В Китае с тревогой смотрели на эти события, невольно проецируя их на собственные неспокойные регионы на западе и северо-западе страны. В июле 2011 года ЦК КПК и Госсовет КНР выпустили «Предложения об укреплении инноваций в социальном управлении» (中共中央国务院关于加强社会创新管理的意见). Документ не был опубликован в свободном доступе, но по некоторым цитатам из него на китайских государственных порталах и в СМИ можно сделать вывод, что значительная часть этого документа была посвящена сетевому управлению.

Стало понятно, что сетевое управление – полезный механизм, но одними камерами слежения и дружинниками здесь не обойтись. Нужна тотальная взаимосвязанная система контроля всех сфер жизни – как реальной, так и виртуальной. Как это можно сделать, показал Чэнь Цюаньго (陈全国).

Железный Чэнь

В августе 2011 года в Тибетский автономный район был назначен новый партийный секретарь – Чэнь Цюаньго. И он сразу начал воплощать в жизнь идеи сетевого управления, причем с существенными инновациями. Он также разделил все городские территории на квадраты. И поставил через каждые 500 метров по небольшому полицейскому участку. Конечно же, не обошлось без камер наблюдения с технологией распознавания лиц, которые были установлены буквально на каждом шагу.

Данные с камер подведомственных квадратов поступают и обрабатываются в этих полицейских участках. При этом за счет близости участков друг к другу полицейский патруль в случае какой-либо экстренной ситуации может появиться на месте через одну минуту. 

Кроме того, в отличие от пекинского района Дунчэн, где патрулирование квадратов осуществляли дружинники-добровольцы, для выполнения этой задачи в Тибете Чэнь привлекал исключительно полицейских. Если с 2007 по 2011 год в Тибете было принято на работу 2830 полицейских, то за пятилетку 2011–2016 годов на охрану общественного порядка поступило уже 12 313 новых сотрудников.

Все эти меры оказались очень результативны: за пять лет пребывания Чэнь Цюаньго на посту в Тибете не было ни одного случая массового протеста, произошло лишь восемь актов самосожжения (распространенный среди тибетцев способ выражения индивидуального протеста), тогда как по всей стране таких актов было 150 за тот же период. Таким образом, Чэнь зарекомендовал себя как успешнейший борец за стабильность. Поэтому в 2016 году его отправили в еще более нестабильный регион – Синьцзян-Уйгурский автономный район (СУАР). 

Полицейские сети от земли до неба

О том, что Синьцзян – это бомба замедленного действия, власти Китая думали всегда, но особенно после «арабской весны». В регионе, где живет более 10 млн уйгур-мусульман, сильны сепаратистские и радикальные настроения. В 2008 году произошли массовые волнения. В 2013-м террористы-смертники подорвали автомобиль прямо на центральной площади Тяньаньмэнь (天安门) в Пекине. В 2014 году радикальные уйгуры устроили резню на вокзале в Куньмине, столице провинции Юньнань, и взрыв на рынке в Урумчи (административном центре Синьцзяна). После этих событий председатель КНР Си Цзиньпин призвал «расставлять сети от земли до неба», чтобы искоренить терроризм.

Чэнь Цюаньго подошел к поставленной задаче ответственно. Во-первых, он, как и в Тибете, расставил через 500 метров полицейские участки. Штат полицейских вырос значительно. Например, с 2003 по 2008 год в регионе было принято на работу 5800 полицейских. С 2009 по 2016 год было открыто уже 40 тысяч вакансий. В одном лишь 2016 году было принято на работу 90 тысяч новых полицейских.

В регионе на каждые 10 тысяч жителей приходится столько же камер наблюдения, сколько в других частях страны смотрят за несколькими миллионами человек. По подсчетам аналитической компании IHS Markit, на Китай приходится 46% мирового рынка систем видеонаблюдения на $17,3 млрд. В Китае уже установлено 176 млн камер (для сравнения: в США всего 50 млн), а к 2020 году будет установлено еще почти 500 млн камер. Значительная часть из них, конечно, поставят в Синьцзяне.

Однако этим система безопасности Синьцзяна не ограничивается. Каждый житель подвергается процедуре сканирования радужной оболочки глаза. Делается это для того, чтобы удостоверение личности невозможно было подделать. Кроме того, в полицейских базах данных хранятся фотографии всех зарегистрированных жителей, эта база связана с нейросетью, на основе которой и работает система распознавания лиц. Таким образом, уличные камеры в автоматическом режиме могут отслеживать перемещение по городу любого человека.

Во многих торговых центрах перед входом установлены сканеры, которые распознают лица и идентифицируют личность посетителей. Чтобы проехать на автозаправочную станцию, человек должен просканировать свои права на специальном устройстве, только тогда шлагбаум открывается и можно заехать на АЗС.

Если человек значится в полицейской картотеке как подозрительный, система автоматически посылает предупреждение в полицейский участок. При этом подозрительными для полиции могут быть не только люди с криминальным прошлым. Это могут быть и активисты-правозащитники, и просто этнические уйгуры-мусульмане. Недавно агентство Bloomberg сообщало со ссылкой на источник, знакомый с проектом, что власти ввели в строй систему, оснащенную искусственным интеллектом, которая сама предупреждает полицию, если подозрительные личности отклоняются от своего привычного маршрута работа – дом более чем на 300 метров. 

На каждый автомобиль, зарегистрированный в Синьцзяне, согласно распоряжению властей, устанавливаются специальные датчики геолокации. При этом машина с номерами из другого региона не может просто так въехать в город. Дорожные камеры заранее предупреждают о приближении к городу «чужой машины». Каждый въезд в крупные города Синьцзяна оборудован специальными КПП. Иногородние автомобили тщательно досматриваются, а у водителей и пассажиров проверяют документы и фотографируют их.

Полицейские ходят по улицам со специальными гаджетами. Это анализатор мобильного контента. Они могут остановить любого человека на улице и попросить его мобильный телефон. Мобильный подключают к этому гаджету, который самостоятельно, независимо от модели телефона, определяет наличие на нем запрещенного, политически чувствительного контента. Поэтому распространена практика, когда люди имеют два телефона: один держат дома, а с другим ходят по улице. С другой стороны, все мобильные номера регистрируются. Поэтому власти все равно знают, сколько у человека мобильных устройств.

В Синьцзяне жестко контролируется даже оборот кухонных ножей. Купить нож можно лишь при предъявлении удостоверения личности. Всех продавцов этой продукции обязали приобрести специальное дорогостоящее оборудование. Если человек покупает нож, то на лезвии лазером гравируется QR-код, который содержит полную информацию о покупателе. Только после этого нож дают в руки покупателю. Видимо, вспоминая резню в Куньмине, власти решили пойти и на такие крайние меры. 

Под маской доктора

Абдул Карем Абдулайни более 40 лет не посещал врачей. Он живет в отдаленном горном селе в Синьцзяне, и добраться до городской больницы для него целое приключение. Но медработники пришли к нему сами. Измерили давление, сняли кардиограмму, сделали экспресс-анализ крови. Оказалось, что у пожилого уйгура повышен сахар. Скоро врачи придут к нему снова; если уровень глюкозы в крови не нормализуется, придется начинать лечение от диабета.

А Турсун Реджеп давно страдал от гипертонии, но к врачам обращался нечасто. Бесплатная диспансеризация показала, что у него коронарная болезнь и сердечная пневмония. Турсуна Реджепа сразу госпитализировали без лишних бюрократических формальностей. Через четыре дня пациенту стало уже гораздо лучше.

Подобные истории часто рассказывают официальные синьцзянские СМИ. Вовремя выявить серьезные заболевания помогла ежегодная бесплатная диспансеризация, которую власти проводят для всего населения Синьцзяна в возрасте от 12 до 65 лет. В тестовом режиме программу стали проводить в 2016 году. В 2017-м, согласно сообщению на сайте Госсовета КНР, диспансеризацию прошли 18,8 млн человек. При этом население всего региона – 21,8 млн человек. Власти уездов отчитываются, что «диспансеризация приходит к каждому жителю самых удаленных поселений на самых последних километрах» (全民健康体检走进“最后一公里 最远一家人). На массовое обследование в 2017 году было потрачено 1,5 млрд юаней. 

Официально заявляется, что всеобщая диспансеризация проводится для раннего выявления и лечения заболеваний, повышения уровня здоровья населения и качества медицинских услуг в относительно бедном регионе, а также создания цифровых историй болезни населения. Цель, конечно, благородная. Но ведь Синьцзян не единственный относительно бедный регион Китая. Почему же «диспансеризация для всех» положена только жителям Синьцзяна?

Ответ на этот вопрос нашла организация Human Rights Watch. В декабре она опубликовала расследование, в котором сообщается, что во время бесплатных диспансеризаций у населения Синьцзяна собирают образцы ДНК, которые потом передаются правоохранительным органам. «Массовый сбор образцов ДНК – это само по себе серьезное нарушение прав человека. Еще хуже, что происходит это обманным путем под видом бесплатного медицинского обследования», – писала HRW.

В подтверждение своих опасений организация приводит документ: «Рабочие указания по точной регистрации и проверке населения автономного района (СУАР)» (全区人口精准登记核实工作指南). Документ, по данным HRW, выпущен руководящей группой по системе регистрации настоящего имени, управлению и обслуживанию населения (自治区人口服务管理和实名制工作领导小组办公室). HRW ссылается на сайт администрации города Аксу, где был опубликован полный текст этого документа (сейчас страница, на которую была дана ссылка, уже не существует, причем она даже не отображается в кеше поисковых систем). 

Зато был найден другой документ: «План реализации работы по точной регистрации и проверке населения уезда Инин» (тоже находится в Синьцзяне; 伊宁县人口精准登记核实工作实施方案), опубликованный на сайте администрации уезда. В нем говорится, что основная цель программы – собрать и проверить данные о реальном количестве населения региона, собрать фотографии, отпечатки пальцев, сканы радужной оболочки глаз, данные о группе крови и ДНК у всего населения в возрасте от 12 до 65 лет. А для представителей фокус-групп и их родственников возрастные ограничения отсутствуют.

Все данные должны быть собраны воедино и привязаны к номеру удостоверения личности человека, чтобы создать электронную базу данных всего населения. За сбор биометрических данных (фотографии, отпечатки пальцев, сканы радужной оболочки), согласно документу, отвечают правоохранительные органы на местах. За сбор образцов ДНК отвечают работники на местах Госкомитета по делам здравоохранения и планового деторождения КНР (中华人民共和国国家卫生和计划生育委员会). Массовый сбор образцов ДНК должен производиться в ходе всеобщей ежегодной бесплатной диспансеризации, говорится в документе. 

На своем сайте HRW дает неофициальный перевод на английский язык «Рабочих указаний по точной регистрации и проверке населения автономного района (СУАР)». И хотя оригинал документа найти не удалось, текст найденного «Плана реализации работы по точной регистрации и проверке населения уезда Инин» практически полностью совпадает с текстом, который дает HRW. Поэтому можно сделать предположение, что документ, найденный правозащитниками, просто был удален с официальных сайтов администраций и все следы в интернете тщательно зачищены после того, как вышла резонансная публикация HRW.

Биослежка

Конечно, ежегодная диспансеризация – дело добровольное. Однако власти развернули масштабную кампанию, убеждая население в необходимости этого мероприятия. Причем делают это на редкость настойчиво. На местном телевидении регулярно выходят сюжеты о счастливых жителях деревень, которые прошли обследование, не потратив на это ни юаня, и вовремя выявили опасные заболевания. Люди оперативно получили высокотехнологичную медицинскую помощь, и это спасло им жизнь. При этом регулярно приводятся слова Си Цзиньпина, которые он произнес на Национальном конгрессе гигиены и здоровья в 2016 году, что «без здоровья всего народа невозможно построение общества средней зажиточности» (没有全民健康，就没有全面小康). 

Что делают на диспансеризации? Согласно «Плану реализации процедур диспансеризации населения», в программу входит общий осмотр, аускультация (прослушивание внутренних органов с помощью стетоскопа), общий анализ крови и анализ на глюкозу, анализ мочи, ЭКГ, ультразвуковая диагностика печени, почек, поджелудочной железы, рентгенография органов грудной клетки. При этом пациентам ничего не сообщается о заборах образцов ДНК.

Чем грозит для человека тайный сбор его биоматериалов? Дело в том, что образцы ДНК – это, по сути, конфиденциальные личные данные человека. Их сбор без личного согласия нарушает фундаментальное право человека на телесную неприкосновенность, охрану жизни и здоровья. Использование таких данных должно быть строго регламентировано. Иначе они могут быть использованы для тотальной слежки над людьми, причем на генетическом уровне.

В процессе жизнедеятельности человек неизбежно оставляет свои генетические следы: например, слюну на посуде, волосы на одежде и на мебели и т.д. Таким образом можно идентифицировать и отслеживать места пребывания человека, его круг общения. Это возможно, даже если человек, например, кардинально изменил свою внешность, поскольку генетический код остается одинаковым всю жизнь. Более того, можно выявлять, отслеживать и оказывать давление на родственников искомого человека. 

Прецеденты в Китае были. В прошлом году полицейские рапортовали о поимке серийного убийцы, который изнасиловал и убил более 11 женщин. Его не могли поймать много лет. А теперь с помощью технологий анализа ДНК на убийцу вышли через его дядю, у которого произвели забор биоматериала.

В уезде Цяньвэй (犍为县) в провинции Сычуань медработники ходили по школам, собирая образцы ДНК у всех учащихся мужского пола. Зачем это делалось, стало понятно через некоторое время. Таким образом полиции удалось раскрыть убийство двух владельцев магазина девятилетней давности – на преступников вышли через их младших дальних родственников, которые учатся в школе.

Китай обладает самой крупной в мире базой ДНК. Руководитель Центра экспертизы вещественных доказательств Министерства общественной безопасности КНР (公安部物证鉴定中心) Лю Шо (刘 烁) в своей статье в специальном ведомственном журнале «Технологии криминалистики» (刑事技术杂志) писал, что на 2016 год в базе данных китайской полиции 54 млн профилей ДНК. Для сравнения: в США этот банк данных насчитывает всего 13 млн профилей.

В планах китайской полиции к 2020 году довести этот показатель до 100 млн профилей. Это значит, что каждый год должно собираться столько же биоматериала, сколько в США собиралось в течение более 20 лет. Полиция с воодушевлением смотрит на поставленную задачу. «Банк данных ДНК стал оружием точного поражения, которое применяет полиция в расследовании и раскрытии преступлений» (DNA 数 据库已经成为公安机关侦查破案的精确制导武器)», – пишет Лю Шо. На эти цели уже потрачен не один миллиард юаней.

С другой стороны, для китайской полиции нет никаких юридических преград в этом деле, что дает ей существенное преимущество по сравнению с иностранными коллегами. В США, например, образцы ДНК в большинстве штатов могут собираться лишь у осужденных за тяжкие преступления людей. В некоторых штатах, правда, есть послабление: сбор биоматериалов можно осуществлять и у подследственных.

В Китае статья 130 Уголовно-процессуального кодекса гласит: «Для определения конкретных обстоятельств, характера повреждений или физического состояния жертвы или подозреваемого может быть проведено медицинское обследование, собраны отпечатки пальцев, кровь, моча и другие биологические материалы. Если подозреваемый отказывается от процедуры, следователи в случае необходимости могут настаивать на проведении принудительных процедур. Осмотр и забор биоматериалов должен проводиться лицами того же пола, что и подозреваемый». Других разъяснений по этому вопросу Уголовный кодекс не дает.

В 2011 году Главное государственное управление КНР по контролю качества, инспекции и карантину совместно с Государственным комитетом по стандартизации Китая опубликовали для обсуждения проект документа «Технологии информационной безопасности – инструкции по защите персональных данных» (信息安全技术 个人信息保护指南), разработанный Министерством промышленности и информатизации КНР. В них говорится, что обработку персональных данных нельзя проводить без согласия лица, которому они принадлежат, за исключением случаев, предусмотренных законодательством.

Документ не разъясняет, что это за случаи. Но в конце декабря 2017 года те же структуры выпустили «Технологии информационной безопасности – стандарты по защите персональных данных» (信息安全技术 个人信息安全规范). Документ разработан Всекитайским техническим комитетом по стандартизации в сфере информационной безопасности и вступит в силу в мае 2018 года. В нем говорится, что собирать, использовать, передавать и обнародовать персональные данные, в том числе «деликатные» персональные данные, можно без согласия лица, которому они принадлежат, в случае, если эти действия напрямую связаны с государственной или общественной безопасностью, национальной обороной, общественным здравоохранением, важными общественными интересами, расследованием преступлений, вынесением приговора и его исполнением. Биологические материалы упоминаются в документе как «деликатные персональные данные», и данный пункт на них также распространяется.

Безусловно, иногда исследование образцов ДНК бывает необходимо для раскрытия преступлений. Однако практика показывает, что рутинный сбор и обработка биоматериалов не оправданы хотя бы по экономическим соображениям. Например, полиция Дацина (северо-восток КНР) собрала 340 тысяч образцов. Но это помогло раскрыть лишь 136 преступлений. По словам представителя полиции города, большинство преступлений совершается рецидивистами, поэтому собирать биоматериалы целесообразно лишь у определенной фокус-группы. Между тем власти Синьцзяна потратили более 60 млн юаней на закупку оборудования для обработки образцов ДНК. Зачем вкладываются такие деньги?

Любопытно, что программа бесплатной диспансеризации и, соответственно, массового сбора ДНК началась в 2016 году – именно тогда, когда на должность партийного секретаря Синьцзяна заступил Чэнь Цюаньго. Можно предположить, что Чэнь решил выстроить систему тотального контроля: физического, цифрового и даже генетического. Кстати, в фокус-группы, на которые не распространяются возрастные ограничения по сбору ДНК, входят мигранты, не имеющие прописки в Синьцзяне. Соединив материалы ДНК с другими большими данными, например с камер слежения или сканеров радужных оболочек, действительно можно создать всемогущее всевидящее око, которое знает подноготную каждого человека в городе.

Море данных

По свидетельствам очевидцев, жизнь в Синьцзяне сейчас напоминает пребывание на режимном объекте. Многочисленные отряды вооруженной полиции, КПП, похожие на блокпосты, поделенные на квадраты города, камеры слежения и сканеры. Конечно, большая масса радикально настроенного мусульманского населения Синьцзяна – серьезный источник нестабильности в стране. Это по-прежнему бедный регион с высоким уровнем безработицы.

Различные террористические организации, в том числе ИГ (запрещена в РФ), активно вербуют жителей Синьцзяна в свои ряды. Так что понять обеспокоенность властей можно. Но помогут ли решить проблему Синьцзяна сотни миллионов камер и сбор биоматериала у миллионов человек? Сможет ли система уследить за всеми? Не утонет ли полицейская машина в море big data? 

Может быть, важен не сам тотальный контроль, а мысль, что Большой брат все время смотрит на тебя? Может, это и есть те самые моральные сдержки, которых, по мнению многих китайских исследователей, так не хватает современному обществу? По словам Софи Ричардсон, директора китайского отделения HRW, важно, чтобы люди знали, что они под постоянным контролем. Не важно при этом, смотрит на них полиция на самом деле или нет. Это будет подсознательное чувство, которое, конечно же, будет отражаться на их поведении и образе жизни.

Что будет с огромной исследовательской и производственной базой, когда система контроля полностью отстроится и наладится? Ценным опытом и знаниями можно поделиться. В Эквадоре уже спокойно. Китайская национальная импортно-экспортная корпорация электроники CEIEC распространила свою сеть на Лаос, Мьянму, Венесуэлу, Бразилию, Боливию, Перу. Кстати, единственное представительство компании в Европе находится в Москве.

http://carnegie.ru/commentary/75492

Московский Центр Карнеги
Россия, 125009
Москва, Тверская ул., 16 стр. 1

Тел.: +7 495 935-8904
Факс: +7 495 935-8906

Исповедь сотрудника СК

Окна первого этажа этой невзрачной высотки на окраине Москвы никогда не гаснут. За окнами соседствуют друг с другом отделение полиции, следственное управление, прокуратура и суд. Поэтому долгий путь от ареста до приговора можно пройти, не меняя адресов. 

Поздним вечером у входа в один из подъездов меня ждет N — 38-летний старший следователь по особо важным делам, согласившийся дать анонимное интервью. На КПП он просит мрачного дежурного оформить меня как понятого и приглашает в свой кабинет. Шутит, что я первый, кто пришел к нему на работу по своей воле.

Кабинет следователя прокурен и завален бумагами. Они лежат всюду и напоминают офисный хлам, что, однако, решает чью-то судьбу на ближайшие пять, десять или пятнадцать лет. Над столом в массивной раме висит портрет Дзержинского, оставшийся здесь от чекистов, которые некогда занимали это помещение. Снять портрет, как пояснил мне N, не доходят руки. Следователя явно смущает Дзержинский. В его жизни и без того хватает убийц…

Биография

Я — потомственный следователь. Мой отец работал в милиции, затем досиживал пенсию в архиве. Заработал язву, бумажки с благодарностями и какую-то маниакальную подозрительность — профессиональную болезнь многих следаков. Когда ты общаешься с человеком и пытаешься угадать в нем мошенника, педофила или насильника. Версия, что перед тобой порядочный гражданин, в голову не приходит. За каждым что-то найдется. Найдем.

Не помню, чтобы отец рассказывал о своей работе в духе лживых сериалов про хороших ментов. Хотя первые «Улицы разбитых фонарей» были довольно правдивы. Напротив — он знал всю подноготную службы, но против моего выбора не возражал.

После юрфака я по распределению оказался в Следственном комитете, еще прокурорском (СК фактически отделился от прокуратуры в 2007 году. — Ред.). Это было самое начало нулевых. Никто в органы еще не стремился. Я в том числе. Думал, поработаю временно и уйду. Но вот подзадержался на 14 лет…

А мода на госслужбу появилась с приходом Путина. И теперь, чтобы попасть в СК, нужно занести 200 тысяч рублей до вступления в должность и столько же после. Лично я слышал такие цифры (схожие суммы — 400—500 тысяч рублей — мне называли и другие следователи, с которыми я говорил в процессе подготовки материала. — Д.П.). Причем размер взятки зависит от региона. К примеру, в Дагестане место простого, районного следака может стоить от одного до пяти миллионов. Там дикий уровень коррупции делает их работу сверхприбыльной. Но есть нюанс — нигде так часто не убивают наших коллег, как на Кавказе.

Вспомните убийство Арсена Гаджибекова.(Бывший глава администрации Махачкалы — ) Правда, оно связано с переделом власти, и заказчиком подозревают Саида Амирова (бывший мэр Махачкалы, осужденный в 2014 году на 10 лет за организацию теракта. — Ред.). А нас зачастую убивают по иному поводу, как убили Л. (герой просил не упоминать настоящего имени, которое известно редакции. — Д.П.). Я был шапочно знаком с Л., его убили в 2012 году. Все знали, что он «решальщик» — продажный следак. Никаких громких дел он не вел и, вероятно, был застрелен за то, что получил взятку, а дело так и не смог закрыть.

За каждым что-то найдется. Найдем.

Закрыть ведь можно далеко не любое дело, а вот купить — почти любое. Главное, чтобы оно соответствовало трем условиям:

1) дело не резонансное и над ним не «дышит» руководство;

2) им занимается «решальщик»;

3) у «клиента» есть деньги.

Чаще всего взятки предлагают за назначение «заряженной» в пользу обвиняемого экспертизы, которая докажет его невиновность или хотя бы скостит срок, а еще за переквалификацию 105-й статьи (убийство) на 108-ю (превышение пределов необходимой самообороны). Заранее узнать, сколько дадут обвиняемому, — в порядке вещей, поскольку следствие, прокуратура и суд едут в одной упряжке. По доказанному убийству дают, как правило, от 10 лет, а по 108-й лишь год условно. Поэтому переквалификация имеет высокий ценник — три миллиона. Мне их не раз предлагали. И по инструкции я обязан срочно доложить об этом в ГСУ (Главное следственное управление Москвы. — Ред.). Но в реальности этого никто не делает, потому что затаскают по кабинетам, заставят давать объяснения. Обычно следователь просто ставит в известность непосредственного начальника и берет его в долю (шутка).

Хотя «на земле» были целые отделы с круговой порукой, у которых закрытие уголовных дел годами стояло на потоке. В комитете тогда устроили показательный процесс по поводу одного такого отдела и очень беспокоились, чтобы история не проникла в СМИ. 

Вот еще поймали на взятке двух высокопоставленных следователей Москвы — Олега Панкевича (он, по иронии, руководил управлением по противодействию коррупции в ГСУ) и следователя по фамилии Муратов. Обстоятельств той взятки я не знаю. Но очевидно, что они договаривались о закрытии эпизодов или целых уголовных дел. При мне в ГСУ адвокаты подходили сначала к одному следаку, другому, третьему — все отказывались. Затем шли к Панкевичу, и он был не против подзаработать. Таких адвокатов называют «бандитскими». Например, таким был один известный чеченский адвокат, чья коллегия была расформирована на подкуп свидетелей.

Закрыть ведь можно далеко не любое дело, а вот купить — почти любое.

Кроме «бандитских» есть еще «свои» адвокаты. Через них и происходят сделки между «решальщиками» и подследственными. «Адвокатская схема» стара как мир, но чертовски эффективна. Видимо, в силу русской доверчивости. Работает схема просто: у следователя в производстве, к примеру, пять дел, и он в курсе, какие будут закрыты за недостаточностью доказательств. Он получает сверху «добро» на закрытие, но передавать дело в архив не спешит, а начинает на нем спекулировать. Кошмарит подследственного огромным сроком и предлагает ему сменить адвоката на своего — «заряженного». Если тот не против, то всю остальную работу делает уже «свой» адвокат. Он сообщает, что договорился о закрытии дела. Не важно, с кем — со следствием, прокуратурой, судом, Господом Богом… Договорился, в общем. Дальше обговаривается только сумма.

«Свои» адвокаты также полезны при проведении следственных действий — допросов, очных ставок, арестов, обысков. Когда происходит задержание злодея, у него в большинстве случаев нет денег на платного адвоката, и закон предоставляет ему государственного. Его, разумеется, приглашаем мы. У адвокатов на то свой резон: им за год нужно брать какое-то количество бесплатных подзащитных. Он приезжает и работает под нашу диктовку. Остается с задержанным один на один и склоняет его к даче признательных показаний.

А признательные показания обвиняемого — это самая лучшая «улика». И порой следователи идут на многое, чтобы их заполучить. Например, просят работников СИЗО «подключить изолятор». Методов воздействия на заключенных множество, начиная от банальной пресс-хаты, куда подсаживают прикормленных стукачей и те начинают кошмарить, и заканчивая голодным карцером. С помощью карцера сломали небезызвестного Николу Королева (неонацист, пожизненно осужденный в 2008 году за совершение теракта на Черкизовском рынке в Москве. — Ред.). Перед дачей показаний на себя и подельников он заявил, что его партия скоро придет к власти, и попросил следователей снять видео, где он отказывается от сотрудничества с «жидовским следствием». За кадром же все рассказал. Кассета с той записью до сих пор валяется где-то в ГСУ.

«Работа» изолятора лучше всего отлажена в ИВС (изолятор временного содержания. — Ред.) на Петровке. Один из тамошних методов меня шокировал. Матери заключенного позвонили прямо из камеры — «на, слушай, как твой сын кричит». В ИВС на Петровке задержанный еще не встретился с прожженными зэками, которые научили бы его не поддаваться на «ментовские приемы», ведь зэк учится у зэка.

Пресс-хаты и остальное рассказанное мной дерьмо — конечно, следствие низкого профессионализма сотрудников. Причина мне видится в реорганизации комитета. Он отделился от прокуратуры и оказался ослабленным. Мы до сих пор пожинаем плоды. Например, раньше суд старался максимально точно выверить объем квалификации (количество статей обвинения. — Ред.) и наказание за содеянное, а следствие, наоборот, вменяло излишне строгое деяние и давало суду возможность перейти на менее строгий состав преступления. Сегодня же суд полностью «играет» на стороне следствия и гособвинения. Это негласная установка Мосгорсуда.

При реорганизации многих опытных сотрудников попросту выкинули из системы или сделали ручными в угоду руководителям. Поэтому у следователей нет возможности самостоятельно принимать решения, тем более в политически заказных делах: дело Политковской, Кашина, «Манежное», «Болотное»…

Расследование «Болотного дела» я застал лишь на первом этапе. Оно находилось в ГСУ, куда меня пригласили работать над другим резонансным делом. Называть его я не стану, иначе меня вычислят и уволят. Контактировать с журналистами нам запрещено.

Матери заключенного позвонили прямо из камеры — «на, слушай, как твой сын кричит».

Почему «Болотное дело» сразу оказалось в ГСУ? Ну, во-первых, уровень преступления плюс имеющийся опыт по раскрытию «Манежного дела», схожего с «Болотным». «Манежкой» занимался один полковник. Он к тому времени уже уволился, но в управлении оставался его протеже — следователь по фамилии Щербаков. Тот, правда, оказался менее профессиональным и опытным.

В ГСУ после событий на Болотной площади сформировали группу следователей по особо важным делам — по особо «болотным» делам, как шутили тогда. На старте им занимались всего пять следователей. Бастрыкину доложили, что работает 20, хотя в управлении их всего 20 было и каждый вел параллельные дела — серийники, педофилы, заказники… Да, ничего серьезного. Бастрыкин начал орать: «Как 20?! Должно быть 60, 80, 100 следователей! Три дня даю, чтобы это исправить!»

И к каждому из пяти следователей приставили еще по десять из районов и округов, чтобы в кратчайшие сроки допросить омоновцев, дежуривших в тот день на Болотной. ОМОН был не местный, и, чтобы не ездить ради них в командировки, их допрашивали в Москве. Буквально за один-два дня допросили больше двухсот бойцов. Очертили круг вопросов: «Какие лозунги кричали участники? Оказывали ли сопротивление при задержании? Кого запомнили? Кого сможете опознать?» Те в своих показаниях двух слов связать не могли, и следователям пришлось самим направлять их в сторону «правильных» ответов. Так показаниям задали обвинительный уклон. Собственно, любое расследование ведется с уклоном в обвинение.

Подробнее шел допрос тех омоновцев, которым нанесли увечья. Благодаря их показаниям и появилась основная доказательная база по «Болотному делу». На ее основе одним из первых был арестован Максим Лузянин. Его опознали два бойца ОМОНа. Провели очную ставку и отправили его в СИЗО. Глупо отрицать, что дело не имеет заказной характер. Но при этом были проведены обычные следственные действия. Найден состав преступления. Лузянин есть на видео, есть показания ОМОНа, есть фотографии, где он их душит. Конечно, я не ожидал, что ему дадут 4,5 года…

С другой стороны, обвиняемый, который приезжает на суд под стражей, получает реальный срок, даже если может заплатить штраф. Плюс статья 318 (применение насилия в отношении представителя власти. — Ред.) — давно отработанная. Сорвал погон при двух свидетелях и уехал. Поэтому повреждение зубной эмали вполне себе тянет на реальный срок.

Других фигурантов отбирали на основе показаний оперативников в штатском. Они находились в толпе на площади — около двухсот человек. В полиции, СК, ФСБ 6 мая объявили усиленные дежурства, как, впрочем, в день любой массовой акции. Платили двойные оклады. Небесполезным оказался обыск у Павла Костомарова. У него в квартире изъяли километры видеоархива, и несколько следаков сутками занималось отсматриванием пленок. Медведев, помнится, нас козлами назвал за ранний приход. Его же власть пришли защищать! К тому же это обычная следственная процедура — прийти к человеку рано утром, лучше в выходной, застать его дома, в теплой постели, разбудить…

К вам тоже не вечером придут.

Пожалуй, единственное, что меня смущает в «Болотном деле», — это количество следователей. В остальном мое отношение к этому преступлению такое же, как и к другим. У меня нет сомнений, что его фигурантам вменяется в вину то, что они и совершили.

Но, знаете, у каждого следователя должно быть дело, которым он гордится, как бы киношно это ни звучало. Несколько лет назад я расследовал дело одной преступной группировки из Подмосковья. В нее входили бывшие работники правоохранительных органов. Под видом сотрудников ДПС они садились на хвост дорогих машин, останавливали их и пытали пассажиров, забирая деньги и драгоценности. Машины банду не интересовали. Они бросали их на трассе после убийств. Трупы расчленяли, жгли. Отморозки. Ориентировки им давал действующий полицейский. Так вот, когда руководство отправляет сотню следователей на борьбу с несогласными — безобидными, в общем-то, хулиганами, я невольно задумываюсь, сколько еще таких отмороженных банд катается на свободе. Где-нибудь по трассе М4 «Дон». Прямо сейчас.